Весеннее улучшение

Март обеспечил порцию успокоительной статистики, слегка врачующей макроэкономические раны. Долгожданное снижение инфляции, повышение цен на нефть, укрепление рубля, спокойствие на валютном рынке, рассуждения о возможном снижении ставки ЦБ. Плюс к этому перерыв в потоке негативных новостей из Китая и поступление позитивных – от ЕЦБ, смягчившего свою политику (это неплохо и для нефти, и для рубля) настолько, что впору задуматься об отмене денег, раз уж их стоимость становится все более отрицательной величиной.

Разумеется, в каждой бочке подорожавшей нефти есть ложка дегтя. Инфляция снизилась в основном на фоне высокой прошлогодней базы, роль ставки ЦБ снижается в условиях избытка ликвидности в банковской системе, избыток появляется, поскольку тратятся невеликие уже резервы государства, а нефть растет не из-за вербальных интервенций стран-экспортеров (что, по крайней мере, льстило бы их геополитическому самолюбию), а из-за текущего ремонта нефтепроводов в Ираке и Нигерии и упавшей активности сланцевых добытчиков. Но нефтепроводы уже чинят, а эти добытчики-зомби иногда возвращаются, потому что, поднявшись к 50–60 долл. за баррель, рынок невольно окропит их живой водой, и они опять нападут на него.

Тем не менее сегодня уже никто не пугает друг друга кошмарами 20-долларовой цены, и хотя заявления Международного энергетического агентства (МЭА) о прохождении «нефтяного дна» звучат несколько самонадеянно, ожидания в отношении нефти, рубля и инфляции улучшились. При этом аналогии с весной 2015 г., когда царили похожие настроения, разрушенные затем новыми испытаниями, выглядят не слишком убедительными. Доминирующий некатастрофичный (на обозримую перспективу) пессимизм теперь в какой-то мере оберегает и от тяжелых разочарований, и от завышенных ожиданий-прогнозов.

Такие настроения становятся определяющими и для потребительского поведения. Экономия и сбережения становятся «новой нормой» для большей части населения. В структуре использования доходов доля средств, потраченных в 2015 г. на оплату товаров и услуг, упала до 16-летнего минимума. А доля сбережений за год существенно выросла, хотя в большей степени это относится к сравнительно обеспеченным домохозяйствам (благодаря им, в первую очередь, росли банковские вклады). Однако немалой части населения, собственно, нечего сберегать. Сокращение реальных доходов и высокая инфляция повысили риски роста бедности.

На этом фоне удивление вызвало недавнее решение властей понизить величину прожиточного минимума за IV квартал прошлого года (по сравнению с III кварталом) на 2,3%, притом, что индекс потребительских цен за тот же период вовсе не падал, а составил 102,0%. Наши эксперты объясняют это в том числе разницей между структурой потребительской корзины, используемой для расчета прожиточного минимума, и структурой потребительских расходов населения, используемой для расчета динамики розничных цен. Снижение прожиточного минимума отразило также понижение в IV квартале цен на некоторые продовольственные товары, входящие в эту корзину.

Не оспаривая эти расчеты, следует все же заметить, что такое благополучное сочетание структуры потребительской корзины с динамикой цен на отдельные товары, позволяющее понижать прожиточный минимум на фоне высокой инфляции, вряд ли способно устойчиво решить проблемы растущей бедности. Одним из более надежных способов ее решения стало бы радикальное снижение темпов роста цен.

Первые два месяца 2016 г. дали повод говорить, что соответствующий тренд по крайней мере стал себя проявлять. Причем продовольственная инфляция теперь уступает росту цен на непродовольственные товары, вклад которых в общий рост розничных цен стал максимальным (результат вздорожавшего из-за недавнего обесценивания рубля импорта, например, электробытовой техники). Стимулировать инфляцию может в дальнейшем рост денежной массы в экономике, тормозить –укрепление рубля и спокойная ситуация на валютном рынке. Эксперты также указывают, что на протяжении 2015 г. номинальный эффективный курс рубля понизился в пределах, сопоставимых с обесценением валют других стран – экспортеров сырья, включая Норвегию, Австралию и Канаду. Для большинства стран – сырьевых экспортеров было характерно и снижение торгового сальдо.

Это относится и к России, причем происходившее в прошлом году параллельное сокращение экспорта и импорта продолжилось в 2016 г., а торговое сальдо за январь достигло минимального за последние годы значения – 8,5 млрд долл. Падение экспорта естественным образом связано со снижением цен на сырье, импорта – с ослаблением рубля и снижением деловой активности.

Понятно, что закупки продовольствия упали и под влияниям запрета на импортные поставки. Подобное ограничение в отношении, например, инвестиционного импорта (отказ от соответствующих закупок по нескольким десяткам позиций в государственном секторе) пока не является тотальным, хотя уже и провоцирует существенный рост цен на аналогичные отечественные товары. Однако более важной причиной падения такого импорта стало снижение инвестиционной активности.

В 2015 г. произошло наиболее глубокое падение инвестиций в основной капитал (минус 8,4%) при упавшем участии в производственных вложениях российских банков и государственных программ. Однако «инвестиционная пауза» – отсутствие реального роста капиталовложений в основной капитал – наблюдается уже с 2013 г., причем столь продолжительно – впервые за последние 19 лет. Характерно, что на протяжении нескольких последних лет рост инвестиций происходил в основном в здания и нежилые сооружения, вложения в машины и оборудования не росли, а драйвером выступали инвестиции в жилища, доля которых достигла в прошлом году 15% (добавим к этому, что сейчас о жилищном строительстве как о драйвере инвестиционного роста рассуждать уже несколько труднее). Главным источником инвестиций по-прежнему остается самофинансирование (более половины всех вложений). Эксперты предполагают, что благодаря хорошим финансовым результатам минувшего года российские предприятия в 2016 г. могут увеличить инвестиции за счет собственных средств и что для этого достаточно «любых позитивных изменений среды (как экономического, так и институционального плана)».

 Последние опросы, проведенные специалистами ИЭП, показывают, что предприятия российской промышленности относят нехватку инвестиций далеко не к первостепенным факторам, мешающим росту производства. Так же они оценивают и дороговизну банковских кредитов, ее назвали препятствием к росту 23% предприятий в I квартале этого года и столько же – в IV квартале прошлого. На первом же месте (53%) – нехватка внутреннего спроса, причем оценка этого препятствия не растет, а на втором (48%) – неопределенность экономической ситуации. Реакция предприятий на слабый рубль – скорее негативная, дорогой импорт ограничивает рост производства, считает треть производителей, в то время как надежды на рост экспортного спроса в условиях низкого курса не слишком оправдываются. Что теперь практически перестало мешать нашим предприятиям развиваться, по их мнению, – так это иностранная конкуренция. В январе 2016 г. импортная продукция мешала на российском рынке лишь 12% наших предприятий (еще осенью 2013 г. – трети производителей). Что, в целом, логично: фактор, отсутствующий на рынке, мало кому уже мешает. О том же, чему он помогает, если присутствует на рынке, можно проводить отдельные исследования.