«Задачи примерно те же, но сейчас главенствующая роль переходит к государству»

Алексей Ведев, заведующий лабораторией структурных исследований РАНХиГС, экс-замминистра экономического развития

Целевой сценарий. О рисках и стабильности. 

Хотел бы напомнить, что впервые целевой сценарий возник в конце 2015 г. после обращения президента к Федеральному собранию. Тогда родилось поручение для Минэкономразвития – разработать целевой сценарий, который вошел бы в Основные направления деятельности правительства на 2016-2018 гг. Содержание было примерно следующим: переход на инвестиционную модель, приватизация, рейтинг Doing business, максимальное стимулирование частных инвестиций. Нынешний год важен в том смысле, что произошла смена правительства и содержания целевого сценария. Задачи примерно те же – расти темпами выше мировых, но содержание состоит в том, что сейчас главенствующая роль переходит к государству. То есть произошел переход от одного целевого сценария к другому. В предыдущем целевом сценарии не было оценки, сколько для этого надо денег, говорилось лишь о том, какие необходимо создать условия, и какие будут темпы роста. Сейчас же вопрос в деньгах. Государство аккумулирует деньги, реализует инвестиционные проекты, и частный бизнес подтягивается к 2021 г.

Если мы посмотрим структуру капитальных инвестиций, она достаточно устойчива: примерно 15% – это бюджеты всех уровней, 15% – это отрасли с естественной монополией и 70% – капитальные частные инвестиции. Конечно, ключевой риск – каким образом будет действовать мультипликатор, чтобы на 15% основных инвестиций завести на инвестиционную активность остальные 70%. Это, на мой взгляд, ключевой риск, и у меня нет уверенности, что это сыграет. Экономика должна адаптироваться к ухудшившимся условиям, в 2016-2017 гг. обсуждался даже налоговый маневр, в рамках инвестиционной модели предполагалось, что мы увеличим косвенные налоги и снизим прямые. Вторая часть как-то отошла и забылась, мы только увеличиваем косвенные, а прямые так и остались.

Получается опять переход к тому, что мы аккумулируем ресурсы. Даже если мы арифметически рассмотрим 2019-2020 гг. по прогнозу, то 1-1,3% – это официальная оценка темпов роста в 2019 г., 2% – в 2020 г., тогда арифметически в первом полугодии 2019 г. мы должны уйти в минус, чтобы на эту траекторию выйти. И вопрос: что, мы так просто из минуса уйдем в плюс? Или можем завязнуть в стагнации? Это ключевой риск.

Нефть выросла на 30%, рубль упал более чем на 6%. Весьма странная конфигурация. У нас с 2004 г. – пятое бюджетное правило. И каждое правило очень интенсивно дискутировалось, каждое было очень хорошим, равно как и текущее. В среднесрочной перспективе (даже на год, на три года) плавающий обменный курс определяется платежным балансом. Если у нас свободное плавание, то сальдо текущего счета и сальдо капитального счета должно быть в сумме нулевым. Это называется чистым инфляционным таргетированием. При такой цене на нефть оно очень сильно положительное.

На самом деле у нас не инфляционное таргетирование, а гибридно-инфляционное таргетирование – с тарегетированием курса рубля. Конечно, если сальдо по текущему счету на уровне 111 млрд долларов, торговый баланс очень положительный из-за того, что цена на нефть выросла. И каким образом обменный курс может не зависеть от цены на нефть? Если денежная политика жесткая, то бюджетная политика у нас крайне жесткая. Правило тоже излишне жесткое: девальвация в этом году объяснялась оттоком капитала средств нерезидентов с рынков внутреннего долга. Средств утекло примерно $7 млрд, а Минфин в этом году, согласно бюджетному правилу, купит $66 млрд. То есть гибридное инфляционное таргетирование в 10 раз больше, чем отток капитала и т.д. Поэтому, на мой взгляд, апрельская и августовская девальвации абсолютно искусственные, никому не нужная.

Вспомним структуру импорта: 30% – это товары конечного потребления, 30% – инвестиционные товары и 40% – комплектующие. То есть 70% импорта определяет обработка. После августовской девальвации инвестиционный импорт (это в основном машины и оборудование) сократился на 10%. И каким образом можно делать бизнес-план, когда мы ждем на каких-то заоблачных высотах обменный курс рубля? То есть фактически он у нас контролируется в сторону $40-50, и не контролируется – он свободный – в сторону $200. И понятно, что мы можем улететь в любую область, и $70, и $100 – это совершенно не прогнозируемо. Структура экономики примитивизируется: добывающие отрасли растут, обработка стагнирует. И, конечно, утверждение о том, что слабый рубль хорош для экономики, абсолютно ложное. Есть четкий круг выигрывающих и проигрывающих от этого.

Слабый рубль хорош для наполнения бюджета, поэтому в силу структуры платежного баланса никуда мы не денемся от цены на нефть. При высокой цене мы имеем положительный торговый баланс, который будет двигать рубль в сторону его укрепления. Девальвацией мы зачем-то разогнали инфляцию. С инфляцией 2-2,5% можно снижать реальные процентные ставки, зачем же двигаться в сторону нестабильности, для меня это загадка. Для меня это означает, что от стабильности в 2017 – начале 2018 г. мы движемся в 2019 г. уже с повышенными рисками, с плохими инфляционными ожиданиями.

Никита Масленников, советник Института современного развития

Государственные инвестиции, качество национальных проектов и регулятивные механизмы.   

Рост, мне думается, в самом лучшем варианте будет около процента. То есть это гораздо ниже потенциального выпуска, который мы имеем на уровне 1,5-2% в год. В этом году, на мой взгляд, сломался ролик экономической политики, которая могла вытаскивать нас за пределы этого самого потенциального выпуска.

Государственные инвестиции фактически показали свою неэффективность за последние два-три года. Качество национальных проектов, на мой взгляд, по большей части неудовлетворительно. Это ведь просто «хотелки»: хотим пятое место. Ну тогда извините, полтриллиона долларов нарастите, и будет все в порядке. Есть для это потенциал? Сомнительно. Пятое место звучит, конечно, очень хорошо, но разница между нами и Германией – это полтриллиона долларов. На прошлой неделе в правительстве обсуждался отчет Счетной палаты об эффективности федерально-целевых программ и инвестиций. Из 24 действующих 13 признано неэффективными.

Итог политики 2018 г. – разладилось огромное количество регулятивных механизмов, которые друг с другом не стыкуются. Будущий год для меня – это год большого вызова с точки зрения выстраивания более внятного регулятивного пространства, чтобы обеспечить хотя бы минимальную мотивацию для бизнеса.

Записала Марина Затейчук