пятница, 29 сентября 2023
Почему не удается снизить долю государства в экономике, как изменить региональную политику и поднять потенциал экономического роста и почему “лучше не трогать налоги”? Этим и другим вопросам председатель Счетной палаты, председатель Совета директоров Российской экономической школы Алексей КУДРИН посвятил 11-ю почетную лекцию по экономической политике памяти Егора Гайдара в рамках церемонии вручения дипломов выпускникам РЭШ. ET представляет ключевые фрагменты этого выступления.
Благодаря тому, что в 1991 году Егор Гайдар стал вице-премьером по экономике и финансам были приняты решения о реформах, которые потом проводили его соратники, потому что он меньше года пробыл в своей должности фактического главы правительства. Но в 1990-е мы сделали очень много, поскольку была цель – уйти от старой командной системы, создать собственника и новые интересы в экономике [...]
Как пишет Гайдар в одной из своих книг, часто приходилось принимать очень быстрые решения, к которым трудно было подготовиться. Страна находилась в перманентном кризисе. Я тогда был в Петербурге, замом мэра Петербурга, и помню, как мы создавали новые институты. Мы проводили приватизацию государственной собственности, крупнейших заводов, и провели ее раньше, чем в любых других регионах страны. Мы первые создавали совместные предприятия с иностранным участием. Мы создали свой субфедеральный петербургский облигационный займ, который презентовался и в других странах, и многие проявляли к нему интерес. Таким образом создавались новые институты. И, в общем-то, один из выводов, с которым вам придется сталкиваться, – никогда не ждать, когда кто-то что-то сделает, когда будут созданы общие условия.
В конце 1997 года я пришел в Министерство финансов, в 2000-м стал министром финансов, и на мою долю выпало счастье участвовать в завершении большой, системной, фундаментальной работы по созданию институтов рынка. И мир – США, МВФ, Евросоюз, ОЭСР – нас признал как государство с рыночной экономикой в 2004 году.
Что бы я отметил как самое главное, произошедшее в те годы, когда нам приходилось с Германом Грефом, с Эльвирой Набиуллиной и с другими принимать важнейшие решения – это, конечно, налоговая реформа. Мало кто помнит, что у нас налог на прибыль был 36% в конце 1990-х. Когда я уходил в 2009 году, он уже стал 20%. Мало кто помнит, что страховые взносы были тоже 36% когда-то. А тогда мы сделали 26% с регрессивной шкалой. Про постоянную шкалу, или плоскую шкалу подоходного налога, вы помните. Наверное, самым сложным для меня было создание налоговой системы для обложения добычи нефти и газа, это налог на добычу полезных ископаемых с соответствующей шкалой и импортные пошлины с соответствующей шкалой. Только после этого мы стали собирать в 3-4 раза больше нефтяных налогов, и в 2008 г. сборы достигли, наконец, 10% ВВП. Еще одним знаменательным шагом стала отмена ограничений на движение капитала. Не все страны себе могут это позволить, такие даже, как Китай, Индия или достаточно развитые страны – мы до сих пор сохраняем этот режим, и, когда в 2006 г. мы отменили ограничения на движение капитала, то приток капитала в Россию прыгнул до 60-80 млрд. в 2007-2008 годах. После кризиса 2008 г. мы, к сожалению, как правило, имеем отток капитала из нашей страны.
Среди других принципиальных решений – снижение долговой нагрузки экономики. Когда я пришел министром, она была около 140%, когда я уходил, она была около 8% ВВП. Это, кстати, наш еще один важный резерв в борьбе с кризисом, который, на мой взгляд, надо было серьезней разыграть во время нынешнего кризиса, связанного с пандемией. Мне кажется, этот резерв слабо использован. Мы могли бы спокойно занять на 2-3 триллиона больше и поддержать население и экономику в целом [...]
К сожалению, только в 2006 г. наш ВВП достиг уровня 1990 года (а уровня потребления1990-го мы достигли в 2007 году). Может быть, кризис 2008-2009 гг. для меня был еще некой проверкой, тестом. Я помню, как это было в 1998 году, какие мы тогда несли издержки, 16% падение жизненного уровня, дефолт, девальвация рубля… К 2008 году, конечно, не зная, что произойдет, мы готовились очень тщательно.
Вы помните создание стабилизационного фонда – часто его называют одним из наших главных достижений. Это был один из серьезных институтов. Кстати, его назначение, в основном, связано не с тем, чтобы создать кубышку на черный день или «подушку безопасности», как мы ее тогда называли, а, прежде всего, стабилизационный фонд убирал с рынка избыточное количество валюты и сдерживал укрепление рубля.
В течение нулевых, даже несмотря на создание такого фонда, российская национальная валюта укреплялась более высокими темпами, чем другие. Мы все время находились на грани голландской болезни – на наших прилавках половина продуктов в эти годы была импортной. Но не только потому что у нас были низкие пошлины или наше сельское хозяйство или продовольственная база были слабыми. Это еще было потому, что непрерывное укрепление национальной валюты удешевляло импорт, и он наращивался на внутреннем рынке, что выдавливало отечественное производство или снижало стимулы для целого ряда отраслей. Поэтому сдерживать это укрепление было одной из важнейших задач стабилизационного фонда. И только вторая его роль – это накопить ресурсы для работы в кризисный год. И в 2008-2009 годах мы потратили половину из этого фонда, около 100 млрд. долларов. Представьте себе, что вы можете взять эти 100 млрд. долларов, не обращаясь к МВФ, к западным странам, как это было в 1990-е. Вы можете выполнить все основные программы поддержки, дать дополнительный спрос для экономики – мы тогда закупали автобусы, машины для государственных нужд: для здравоохранения, для образования, перестраивали целый ряд объектов и, кроме того, дали льготные кредиты и гарантии бизнесу для того, чтобы бизнес выходил из кризиса.
Наша фискальная программа 2008-2009 годов, по сути, стала одной из лучших в мире. Не для того, чтобы похвастаться, скажу, что, в 2010 году мне присвоили звание «лучший министр финансов», и в решении экспертного совета, принятого на основе опроса большого количества экономистов и политиков, говорилось о том, что меры, принятые нами, были более комплексными и быстрее реагировали на вызовы времени. Поэтому сегодня это очень актуально, именно с тем кризисом, который сегодня происходит – мы немножко медленно реагируем на вызовы этого кризиса, который совсем не похож на прошлые, и зачастую наши старые рецепты не всегда срабатывают. Вот почему нам сегодня надо было бы действовать более решительно.
Конечно, я бы еще отметил, что одной из моих целей было вступление России в ВТО, чтобы мы стали равными с другими странами, чтобы субсидирование нашей промышленности или дополнительные льготы, которые снижают сопоставимость результатов, были быстрее приведены в какое-то соответствие мировыми нормами, мы стали бы на мировом рынке понятными, воспринимаемыми, чтобы наша продукция двинулась на эти рынки. И мы вступили в ВТО в 2012 г., я тогда это считал большим достижением. К сожалению, последние торговые войны, политика США немножко размывают эти общие правила, которые, конечно, уже требовали совершенствования, и некоторые из них давно не уточнялись, в том числе в области сельского хозяйства; конечно, в мировой торговле большие искажения.
Экономический рост с 2000-го по 2007 год составлял около 7% ВВП в год. Это немаленький рост. Наверное, в истории России таких ситуаций было две-три. А за все десятилетие – с 2000 по 2011 годы, когда я был вице-премьером, экономический рост был в среднем 5,2% – выше среднемирового, то, что нам сегодня ставится как задача. ВВП на душу населения в постоянных ценах по ППС вырос с 11 тыс. до 23 тыс. долларов. Мы стали страной со средним доходом […]
Что я бы сегодня сказал в отношении нынешней ситуации? Конечно, непроведение достаточных структурных реформ стало основой торможения. Если сбудется официальный прогноз этого года, и мы упадем на 5% ВВП, то за последние 10 лет, включая этот год, средний темп роста нашей экономики будет всего 1%. Это исторически мало!
Россия, конечно, может иметь темпы и 3%, и 5%, и у нас есть большие резервы, но, поскольку нам сейчас придется уходить более решительно от нефтяной зависимости, нужны существенно большие вложения в человеческий капитал, образование, науку и инновации. По нашим оценкам, расходы на эти направления должны быть минимум на 1% ВВП больше в ближайшие три года, причем государство должно сначала генерировать эти вложения, затем уже частный сектор вложит свои средства. В здравоохранение вкладывать примерно на 1% больше, чтобы реально достичь нормального качества жизни.
Качество государственного управления очень низкое. Здесь нужна и реформа стратегического управления и кадров, их подготовка. Надеюсь, в рамках цифровизации это будет сделано, откажемся от ненужного контроля. Мы давали оценку в Центре стратегических разработок, что требуется примерно в два раза снизить регуляторную нагрузку и контрольно-надзорную нагрузку на нашу экономику, нам нужно больше свободы, чтобы мобилизовать предпринимательство. Может быть, одной из наших проблем является слабая мотивация к предпринимательству. Нам нужно давать свободу частному предпринимательству, существенно уменьшать долю государства в экономике.
Я бы назвал региональную политику большим серьезным направлением реформ – нам нужно повышать самостоятельность регионов, отдавать полномочия, отдавать имущество, земли, давать распоряжаться землей: 65% земель в нашей стране не разграничены. Нужно создавать крупные агломерации, и больше уделять внимания вложениям государственных инвестиций в горизонтальные связи между регионами, а самое главное – в объединение нескольких крупных субъектов Российской Федерации. Можно создать крупную агломерацию мирового уровня, сопоставимую, ну или хотя бы приближающуюся к Москве и к Петербургу, вокруг Екатеринбурга, там есть Пермь, Челябинск и другие крупные регионы. Можно создать Поволжскую крупную агломерацию. Там существенно повысится производительность, станет существенно выше сплав науки, производства, рабочей силы – это очень важно сегодня. […]
Конечно, нам необходим и независимый парламент, и сдержки, и те, противовесы в отношении властных институтов и внутри них, без которых эффективной защиты собственности, притока инвестиций, и желания инвестировать – не будет.
Я хотел бы сказать, что я оптимист. Сегодняшняя моя лекция на самом деле посвящена тому, чтобы показать – эти громадные перемены возможны. Возможны – с участием конкретных людей, профессиональных экономистов, российских граждан, и эти граждане или экономисты воспитываются и обучаются в наших университетах. РЭШ – один из основных институтов, которые сегодня дают очень большой вклад в разработку этой политики. В этом смысле – за вами будущее, за вами – как раз поднять возможности России, чтобы Россия не стала последним вагоном и в технологической революции, и в управленческой революции.
Я очень спокойно отнесся к гибели плоской шкалы подоходного налога. Свою историческую роль плоская шкала выполнила -- ее вводили при низкой собираемости налогов. Кстати, после введения тогда плоской шкалы на 50% поднялись в течение двух лет сборы подоходного налога. Я думаю, то, что решено, – политически почти неизбежно (когда-то это должно было произойти), экономически – очень аккуратно. Поэтому я не хотел бы сильно здесь спорить. Какого-то большого экономического смысла в таком повышении нет. Повторяю, это, скорее, баланс политических настроений и в работе правительства.
Если говорить об обложении дивидендов, которые выплачиваются в зарубежные страны, или обложении процентов, то я сожалею о таком решении. Мне кажется, это снижает в одном случае стимул к сбережениям, в другом случае – ухудшает наши взаимоотношения с другими юрисдикциями. Сейчас уже в результате того, что ряд стран, с которыми у нас есть соглашения об избежании двойного налогообложения (кстати, наша страна имеет один из самых больших списков такого рода соглашений, который мы как раз в нулевые инициировали, чтобы облегчить инвестиции, в том числе, в Россию) – сейчас из-за этого налога мы просто вынуждены пересматривать целый ряд таких соглашений. […] Считаю, что эти изменения в налогах – не были необходимы, они не дают серьезного дохода бюджету. В то же время создают нервозность у предпринимателей в отношении новых такого рода инициатив. Я бы сказал, если правительство обещало не менять налоги, то лучше их не трогать. Нужно накопить доверие.
Техническое состояние наших ведущих университетов – плачевное. С точки зрения лабораторной, технической базы, и просто для учебы в современных условиях. Не все даже сейчас смогли перейти нормально на дистанционную работу. Я знаю, как это было сложно, сам тоже декан факультета, но мне было легче, потому что мы давно работали с нашими западными партнерами, и многие уже занятия у нас проходили дистанционно. В период кризиса мы выпустили на моем факультете один курс по нейролингвистике, по которому училось очно около 47 тыс. человек по всему миру. Он был англоязычным. [...] Отмечу, что нужно менять так называемые «укрупненные группы специальностей», потому что они тоже создают определенные ограничения для подготовки специалистов. Нужно больше уделять внимание междисциплинарности, soft skills. Программы должны быть гибкими [...]
Плюс 1% ВВП к вложениям в образование и науку – это просто неизбежно. Я бы сейчас считал, что нужно объявить 3-4 года на разворот плюс 1% ВВП в сферу образования со стороны государства, и 2-3% – должен дать частный сектор.
Записала Марина Затейчук
Распечатать