пятница, 29 сентября 2023
В наших интеллигентских спорах о том, насколько свойственна России свобода, часто не принимается во внимание постепенность любой либерализации. Идея свободы утверждается не в тот момент, когда кто-то впервые выкрикнет «на площади» это слово, а лишь тогда, когда к нему по какой-то причине привыкнут разнообразные группы населения. Происходит это лишь со сменой поколений на протяжении длительного промежутка времени. Хороший пример такой медленной трансформации – отмена крепостного права.
Примерно сто лет заняло в России продвижение от первых идей о необходимости разрыва с «рабством» до отмены крепостного права. За это время в России сменилось четыре поколения, причем каждое следующее оказывалось немножко ближе к реализации великих идей. Вряд ли сами реформаторы замечали это приближение. Многие из них умирали с чувством безнадеги и с представлением, что Россию никогда не сдвинуть с мертвой точки. Некоторые – отправлялись на каторгу. Но глядя в прошлое из нашего времени, мы видим, что каждое следующее поколение было шире, сильнее, образованнее. И готовность очередных «детей» к борьбе каждый раз была больше, несмотря на поражение очередных «отцов».
Вот «вольтерьянцы» екатерининских времен. Их еще очень мало. Они затерялись со своими импортированными мыслями в общей помещичьей массе и внешне почти от нее не отличаются. Это люди, радующиеся дворянской вольности и не слишком грустящие из-за сохраняющегося «рабства». Но детям своим они нанимают французских учителей, с которыми в Россию проникают революционные идеи.
Вот «младореформаторы» «дней александровых». Они делают рывок от вольности дворянской к вольнодумству и по мере сил стремятся реформировать страну, а не только потреблять книги наряду с картами и охотой, как делали их отцы. Но влияние этой группы основано лишь на том, что небольшая ее часть близка к императору. Отказ царя от реформ превращает «младореформаторов» в потерянное поколение.
Вот «декабристы», представляющие собой первое самостоятельно действующее поколение, готовое бороться за преобразования против государя и государственной машины. Они изучали не только противоречивые последствия революции, но и быстрые преобразования наполеоновской эпохи, а потому видели, в отличие от своих отцов, как быстро может меняться мир, когда у руля встают реформаторы.
И вот, наконец, «западники» – поколение, засидевшееся в николаевском застое и за это время осознавшее, что в Европе середины XIX века неприлично уже быть «рабовладельцем». Это поколение смогло на равных бороться с консерваторами, проводя свои идеи. И оно победило, воспользовавшись окном политических возможностей, открывшимся после Крымской войны.
Наименования поколений, естественно, условны. Так же, как, например, понятие «шестидесятники» XX века. Не следует думать, будто все «вольтерьянцы» читали Вольтера, а не, скажем, Монтескье, будто все «младореформаторы» примыкали к кружку молодых друзей императора, будто все «декабристы» выходили на Сенатскую площадь, и будто все «западники» относились к той группе интеллектуалов, которую принято противопоставлять славянофилам. На виду был лишь авангард, но множество людей думало примерно так же, как лидеры поколения. Кто-то не был, скажем, на Сенатской площади 14 декабря 1825 года, но мог бы, как Александр Пушкин, при иных обстоятельствах вполне оказаться вместе с декабристами. Кто-то не писал книг и статей, как «западники», но читал их тексты, сидя в российской глубинке, и соглашался в целом с высказанными идеями.
Примерно за четверть века до Великих реформ Михаил Лермонтов в стихотворении «Дума» написал: «Печально я гляжу на наше поколенье! // Его грядущее – иль пусто, иль темно, // Меж тем, под бременем познанья и сомненья, // В бездействии состарится оно». Поэт ошибся. Именно его поколение – люди, которые вошли в сознательную жизнь после разгрома декабристов – смогло, дождавшись подходящего момента, совершить радикальный поворот в истории России.
В этом, конечно, не было никакого предопределения. Проживи Николай I еще пару десятилетий, реформаторство, возможно, выпало бы уже на долю следующего поколения и совпало по времени с отменой рабства не в США, а в Бразилии. Но исторический шанс совершить перемены выпал России на рубеже 1850-х – 1860-х годов, и поколение Александра II, Лермонтова, Самарина, Кавелина, братьев Милютиных этим воспользовалось. Совершенно справедливо историк и писатель Яков Гордин в одной из статей назвал то, что они совершили, «великим подвигом бюрократов». А лермонтовская фраза «толпой угрюмою и скоро позабытой // Над миром мы пройдем без шума и следа» при всем восхищении поэтом сегодня воспринимаются, как курьез. След, оставленный Великими реформами, по сей день является основой для горячих споров, серьезных дискуссий и самых разнообразных интерпретаций.
Конечно же, преобразования проведены были не идеально. Многое не удалось реализовать. Реформа оказалась сильно растянута во времени из-за того, что крестьяне должны были выплачивать компенсацию помещикам. Почти на пол столетия завис вопрос о ликвидации общины как ограничителя крестьянской свободы. Реформаторы вынуждены были отказаться от параллельного с отменой крепостного права решения вопросов, связанных с регламентацией земельной собственности, налоговой реформой и приватизацией казенного имущества. Однако в целом не вызывает сомнения то, что реформа сильно продвинула Россию по пути развития рыночной экономики.
Преобразования Александра II не были случайным явлением в истории России. Они не были маленьким частным эпизодом, затесавшимся между тиранией самодержавия и тиранией сталинизма, как полагают порой.
Во-первых, они медленно вызревали в российском обществе и долго готовились различными группами реформаторов – как сверху, так и снизу. Понадобилась смена четырех поколений для того, чтобы реформаторские идеи охватили значительную часть общества. И осуществлены преобразования оказались лишь тогда, когда на их стороне были не узкие группы прогрессивно настроенных бюрократов и не столь же узкие группы непреклонных заговорщиков, а весьма широкие слои населения, полагавшие, что Россия является частью Европы, и жизнь в этой стране должна быть организована по-европейски.
Во-вторых, все то, что происходило в России на протяжении долгого периода вызревания реформ, четко отражало суть процессов, которые шли на Западе. Отмена крепостного права в нашей стране соответствовала отмене крепостного права в Пруссии и в Габсбургской империи (а также в Польше, разделенной между этими державами и Россией). А те западные страны, в которых крепостного права к XIX веку уже не существовало, расставались с плантационным рабством и с такими близкими к крепостничеству формами эксплуатации, как энкомьенда и мита.
В-третьих, отмена крепостного права не только предоставила свободу сельским жителям. Она трансформировала всю жизнь России. Дифференциация крестьянства способствовала формированию рыночных отношений в деревне. А значительный отток части крестьянства в город создал там рынок труда, столь необходимый для индустриализации. Этот процесс начался в России еще в предвоенные десятилетия, а вовсе не в межвоенные, как полагают адепты сталинской индустриализации. Изменилась структура населения, возник быстрый экономический рост, появились группы интересов, существенно выигравшие от свободы и рынка.
Другое дело, что модернизация – это сложный процесс, не вписывающийся в былые оптимистичные представления о прогрессе человечества как о равномерном, неуклонном движении вперед. Позитивные перемены, состоявшиеся после Великих реформ, стали в то же время базой для будущей трагедии России.
Распечатать